ЗАГОВОР СПРАВЕДЛИВЫХ.

(Театрализованное представление).

КАРТИНА ПЕРВАЯ

(Пустая сцена. Лежит гитара. Выходит ведущий.)

ВЕДУЩИЙ:

Для тех, кто бродит по дворам пустым

С гитарой и учёною собакой.

Чей голос дребезжит близ чадных кухонь и помойных ям,

Для вас, о неудачники мои,

Пойдет нравоучительная повесть….

Все вы, имеющие теплый угол.

Постель и стёганое одеяло,

Внемлите…. Это повести начало….

(Берёт гитару и поёт.)

На ярмарочной площади, где продаются лошади,

Сошлись двенадцать бременцев, двенадцать трубачей.

За добрым пивом чёрным, решили, что бесспорно

Они лишь вместе будут двенадцать трубачей.

Что толку в трубах медных, когда они на стенах.

Когда молчат из Бремена двенадцать трубачей.

Обнявшись, взяли трубы, и вот запели губы

Одну из песен Бремена двенадцать трубачей.

Прощайте люди Бремена, нельзя терять нам времени.

Пошли бродить по свету двенадцать трубачей.

Идут лесами лисьими, где всё деревья листьями

Кивают: Вы из Бремена, двенадцать трубачей?

Идут горами-горками, зелёными пригорками.

Из Бремена, из Бремена двенадцать трубачей.

И трубы их весёлые трубят над всеми сёлами

Поют народу песни двенадцать трубачей.

(К концу песни выходят персонажи)

ВЕДУЩИЙ:

По всей стране свободным менестрелем я пройду…

Я у дверей харчевни запою о Фландрии и о Брабанте милом.

Я мышью остроглазою пролезу, я ветерком провею там,

Где мыши хитроумной не пролезть.

Весёлые я выдумаю песни каждый

Фламандец будет знать и их наизусть.

И в час, когда подходит пир к концу, и угасают уголья в камине

И кубки опрокинуты, я тихо, перебирая струны, запою:

Вы, чьим мечом прославлен Гравелин,

Вы, добрые властители поместий, где зреет розовый ячмень,

Зачем вы покорились мерзкому испанцу?

Семена взросли и колос влагою наполнен,

И над тучной нивой дни равноденственные протекли.

Настало время и труба пропела….

(Один из участников выходит вперёд)

УЛЕНШПИГЕЛЬ:

Я Уленшпигель! Нет такой деревни, где б я ни был.

Нет города такого, чьи площади не слышали б меня!

И пепел Клааса стучится в сердце, и в меру стуку этому я распеваю песни.

И фламандец в них слышит ход медлительных каналов,

Где тишина, и лебеди, и баржи,

И очага весёлый огонёк, потрескивает перед ним.

И он припоминает часы довольства, тишины и неги

Когда устав от трудового дня, вдыхая запах пива и жаркого,

Он погружается в покой ленивый. И я пою:

Эй, мясники, довольно колоть быков и поросят!

Иная вас ждёт добыча. Пусть ваши ножи вонзятся в других животных!

Пусть иная кровь окрасит ваши стойки!

Заколите попов и монахов. Развесьте их над лаками, как колотых свиней.

И я пою: Эй, кузнецы! Довольно ковать коней и починять кастрюли!

Мечи и наконечники для копий пригодны нам поболее кастрюль!

Залейте глотку плавленым свинцом монахам краснощёким и пузатым!

Он более придётся им по вкусу, чем херес и бургундское вино.

И я пою: Эй, корабельщики, довольно барок построено для перевозки пива!

Вы из досок еловых и сосновых! Со скрепами из чугуна и стали!

Корабль освобождения постройте! Готовьтесь к бою!

Готовьтесь к бою! Грянул страшный час!

И кто на посвист жаворонка нам ответит криком петуха – тот с нами!

(С текстом вперёд выходя актёры.)

Герцог Альба, боец твой близкий конец пророчит!

Жатва созрела и жнец свой серп о подошву точит!

Слёзы сирот и вдову, что из мёртвых очей струятся

На чашу страшных весов тяжким свинцом ложатся!

ТИЛЬ:

Меч – это наш оплот

Дух на него уповает!

Жаворонок?

ВСЕ: Поёт!

ТИЛЬ: ( В зал) А петух ему отвечает?

( Пауза. Свист. Все назад спиной в зал на корточках, руки на плечи друг

другу.)

ПЕСНЯ.

Три короля из трёх сторон

Решили заодно.

Ты должен сгинуть юный Джон

Ячменное зерно.

Погибни Джон в дыму, в пыли

Судьба твоя тема.

И вот взрывают короли

Могилу для зерна.

Весенний дождь стучит в окно

В апрельском гуле гроз

И Джон ячменное зерно

Сквозь перегной пророс.

Весенним зноем напоён

Разбухший перегной.

И на ветру качает Джон

Усатой головой.

Но грустной осени дано

Свой выполнить урок.

И Джон ячменное зерно

От груза занемог.

Он ржавчиной покрыт густой.

Он в полевой пыли.

Теперь мы справимся с тобой!

Решили короли.

Косою звонкой срезан он,

Сбит с ног, повален в прах.

И, скрученный верёвкой Джон,

Трясётся на возах.

Его цепами стали бить.

Кидали вверх и вниз.

И чтоб вернее погубить,

Подошвами прошлись.

Он в ямине с водой и вот

Пошёл на дно, на дно…

Теперь конечно пропадёт

Ячменное зерно.

И плоть его сожгли сперва.

И дымом стала плоть.

И закружились жернова,

Чтоб сердце размолоть….

Готовьте благодатный сок

Ободьями скреплён,

Бочонок винный из досок,

А в нём бунтует Джон!

Три короля из трёх сторон,

Собрались заодно.

Пред ними в кружках ходит Джон

Ячменное зерно.

Кто горьким хмелем упоён

Увидел в чаше дно,

Кричи: во век благословен,

Ячменное Зерно!

(В конце песни все танцуют. Вкатывают бочку с вином пьют и танцуют. Один

из актёров берёт гитару и поёт об имени Робина Гуда.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

В деревне парень был рождён,

Но день, когда родился он

В календаре не занесён.

Кому был нужен Робин.

Разжав младенческий кулак,

Гадалка говорила так:

Парнишка будет не дурак

Пускай зовётся Робин!

Немало ждёт его обид,

Но сердцем всё он победит

Парнишка будет знаменит.

Семью прославит Робин.

Он будет весел и остёр

И наших дочек и сестёр

Полюбит с самых ранних пор

Неугомонный Робин.

Девчонкам - Бог его прости,

Уснуть не даст он до зари,

Но знать не будет двадцати

Других пороков Робин.

Был он резвый паренёк.

Резвый Робин, шустрый Робин.

Беспокойный паренёк

Резвый, шустрый Робин.

(Появляется девушка с корзиной цветов. Робин её приметил.)

РОБИН:

Эй, девушка, кому несёшь гвоздик благоуханье?

Они свежи, как ветер с гор

И как твоё дыханье.

Комочек алый подари.

Кусочек утренней зари.

ДЕВУШКА:

На графский стол я их несу,

Чтоб в душной комнате красу

Они теряли каждый миг,

Чтоб солнца луч их не достиг.

РОБИН:

Увы, я графов не видал

И род не графский мой.

Я их поместья поджигал

Полночною порой.

Моё поместье под луной,

Ночной повито тишиной,

В горячих травах спит.

Моё владенье в даль и в ширь

В ночных лесах лежит.

Над ним кружится нетопырь

И в нём сова кричит….

Она поёт: Прохладна тень

Здесь тьма и лень,

Здесь полон день

Весной и тишиной.

ДЕВУШКА:

Весёлый всадник, твой скакун

Храпит под чепраком.

Теперь я вижу, ты драгун,

И мчишься за полком.

Недаром скроет твой наряд

Из тканей дорогих

И шпоры длинные горят

На сапогах твоих…

РОБИН:

Увы! Драгуном не был я.

Мне чужд солдатский строй.

Казарма вольная моя

Сырой простор лесной.

Я песням у дроздов учусь

В предрассветный час.

В боярышник лисицей мчусь,

От вражьих скрыться глаз.

И труд необычайный мой

Меня к рассвету ждёт

И необычная за мной

В тумане смерть придёт.

ПАРНИ: (Хором)

Мы часа ждём в ночи, в ночи.

И вот в лесах, в лесах,

Коней седлаем и мечи

Мы точим на камнях.

Мы знаем тысячи дорог,

Мы слышим звон копыт.

С дороги каждой грянет рог

И громом прогремит.

Где пуля запоёт в кустах,

Где лёгкий меч сверкнёт.

Где жаркий заклубится прах,

Где верный конь заржёт.

И мы несёмся вдаль и в ширь,

Под лязганье копыт.

Над нами реет нетопырь

И вслед сова кричит.

РОБИН:

И нам не страшен дьявол сам,

Когда пред чёрным днём,

Он молча бродит по лесам

С коптящим фонарём

И графство задрожит, когда

Лесной взметая прах,

Из леса вылетит беда

На взмыленных конях.

Мой конь, обрызганный росой,

Играет и храпит.

Моё поместье под луной,

Ночной повито пеленой,

В высоких травах спит…

В седле есть место для двоих.

Надёжны стремена.

Взгляни, как лес кудряв и тих,

Как снизилась луна…

О, счастье – прах! И гибель – прах!

Но мой закон – любить!

И я хочу в лесах, в лесах

Вдвоём с Эльвиной жить!

ДЕВУШКА:

Ты вольный граф. Ты так богат…

Есть у тебя луна, простор лесов, ковры цветов

А я, увы бедна….

МАЛЮТКА ДЖОН:

Кто честной бедности своей

Стыдится и всё прочее,

Тот самый жалкий из людей,

Трусливый раб и прочее.

При всём при том,

При всём при том,

Хотя бедны мы с вами,

Богатство – штамп на золотом,

А золото - мы сами!

Вот этот шут – придворный лорд,

Ему должны мы кланяться.

Но пусть он чопорен и горд,

Бревно бревном останется.

При всём при том, при всём при том,

Хоть весь он в позументах,

Бревно останется бревном

И в орденах, и в лентах.

Король лакея своего

Назначит генералом,

Но он не может никого

Назначить честным малым.

При всём при том, при всём при том

Награды, лесть и прочее,

Не заменяют ум и честь

И всё такое прочее.

Настанет день и час пробьёт,

Когда уму и чести

На всей земле придёт черёд

Стоять на первом месте.

При всём при том, при всём при том,

Могу вам предсказать я,

Настанет день, когда кругом

Все люди станут братья.

(Общий танец. И так далее. Вдруг всё перекрывает звук органа. Входит

Жанна Д*Арк)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

ГОЛОС: Имя?

ЖАННА: Жанна Д*Арк.

ГОЛОС: Возраст?

ЖАННА: девятнадцать.

ГОЛОС: Происхождение?

ЖАННА: Из народа.

ГОЛОС: Говорила ли ты воинам, что твоё знамя принесёт победу?

ЖАННА: Нет. Я только говорила, смело идите на врага. И сама бросилась

вперёд.

ГОЛОС: Почему нищие целовали тебе руки, одежду?

ЖАННА: Нищие любили меня. Я помогала им. Защищала их сколько могла.

Люди, где ваша совесть?

Люди, где ваша правда?

Жизнь, как печальная повесть,

Без конца и начала.

Кричите, в безумство веря,

Свободе не быть убитой.

Сломает железные двери

И вылетит белой птицей.

Считайте не дни, а мгновенья.

Ищите пути к свободе.

Вас ждёт долгожданное завтра

Без тюрем, костров, гильотин.

Вас ждёт этот праздник утра.

(И инквизиторы закрывают ей рот. Она отворачивается от зала и идёт назад.

Актёры окружают её и возникает костёр из человеческих рук. Пламя затухает

и все расходятся.)

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

ВЕДУЩИЙ:

Это чьё там разверзлось чрево?

Руки тянутся к горлу и душат?

То, что свято, поистине свято

Под кресты, под кресты они рушат.

Мир свободный и вольный,

Как неба лазурь

Перечёркнут крестами, крестами.

Только знайте, бутоны всех будущих бурь

Скоро станут цветами, цветами.

Только жаль вот цветы упадут

Не к ногам Орлеанской девы.

Потому что из пепла они прорастут,

И наполнятся соком гнева!

(Танец)

ВЕДУЩИЙ:

Тот, кто был в рядах отважных

За свободу кто стоял,

Вы скажите – вам не страшно,

Коль не страшно – вот кинжал.

Продолжайте, не забудьте

О свободы торжестве

Вы сейчас свободы судьи

На Д*Арковской земле.

(Мелодия. Вбегает Гаврош.)

ГАВРОШ:

Когда тяжелый зной накаливал громады

Мостов и площадей пустых,

И завывал набат и грохот канонады

В парижском воздухе не тих,

Когда по улице, как штормовое море,

Людская поднялась гряда,

И красноречию мортир угрюмых вторя,

Шла Марсельеза, о, тогда,

Там, под лохмотьями, сердца мужчин стучали.

Там пальцы грязные впились в ружейные курки.

Прицел был дальнозорок, когда патрон перегрызая,

Рот, полный пороха и крепких поговорок, кричал:

Стоять на смерть, друзья!

Шла рвань великая. Шла голыдьба святая.

Добыть бессмертие в бою.

Был полон весь Париж чудес. И в малодушье

Сиятельные господа, от ужаса вспотев,

И затыкая уши, за шторой прятались тогда.

(Пластическая сцена боя. Коммунары отступают. Вот они у стены, перед

расстрелом.)

ОФИЦЕР: Заряжай!

ВЕДУЩИЙ: (К залу) Заряжай…

ОФИЦЕР: Целься!

ВЕДУЩИЙ: (К залу) Целься….

(Выбежал Гаврош. Офицер ловит его за руку.)

ОФИЦЕР: Ты тоже коммунар?

ГАВРОШ: Да, сударь! И не последний!

ОФИЦЕР: Ну, что ж конец для всех один. Жди, очередь дойдёт.

ГАВРОШ: Позвольте матери часы мне отнести.

ОФИЦЕР: Сбежишь?

ГАВРОШ: Нет возвращусь.

ОФИЦЕР: Ага, как ни крути, ты струсил, сорванец. Где дом твой?

ГАВРОШ: У фонтана.

ОФИЦЕР: Ну, живо. Чёрт с тобой. Уловка не хитра. Заряжай! Целься!

ГАВРОШ: А вот и я…..

(Рапид. Движение хаотично. И выстраивается композиция со знаменем на

баррикаде.)

ВЕДУЩИЙ:

Не видали ли вы ребёнка?

С голубыми глазами дитя.

Его платье воздушно и тонко,

Хрупко тело и голос дождя?

И зовут его просто – Свобода.

Так зовут его все и я.

Эй, Свобода, Свобода, Свобода…

Почему же молчит дитя?

Видел смерть я сейчас и пламя,

Видел страх я в счастливых глазах,

Но детей ведь не убивают?

Эй, Свобода, на чьих ты руках?

Кто сейчас тебя на руки принял?

Кто сберёг тебя в этой мгле?

Эй, Свобода! Ведь только что видел.

Эй, Свобода! Откликнись мне!

КОММУНАР:

Её надеялись убить

Картечью и штыками.

На землю знамя повалить

И в грязь втоптать ногами.

И палачей толпа росла,

Глумясь над ней открыто,

Слышь, Николя, хоть их взяла,

Коммуна не убита!

Как косят сено на лугу,

Версальцы истребили,

Сто тысяч! Верьте, я не лгу.

Да, палачи убили.

Сто тысяч… много ль им дала

Кровь, что была пролита.

Слышь, Николя, хоть их взяла,

Коммуна не убита!

(Сирена. Голос оповещает: Над всей Испанией безоблачное небо. Ахтунг,

ахтунг! Нах алес Спанья блау дас химмель!)

КАРТИНА ПЯТАЯ

А одна струна – тетива, зазвеневшая из темноты.

Вместо стрел в колчане слова. А когда захочу – цветы.

А вторая струна – река. Я дотрагиваюсь до неё.

Я дотрагиваюсь слегка, и смеётся детство моё.

Вместо третьей струны – змея. Не отдёргивайте руки.

Это просто придумал я, чтоб боялись мои враги.

А четвёртая в небе живёт. А четвёртая схожа с зарёй.

Это радуга, что плывёт над моею бедной землёй.

Вместо пятой струны – лоза. Поскорее друзей зови.

Начинать без вина нельзя ни мелодии, ни любви.

А была и ещё одна. Очень трепетная струна.

Но её, такие дела, злая пуля оборвала.

(Звучит тема фашизма, выползают чёрные из углов сначала. Сначала - это

пугающая

масса

без

формы.

Постепенно

она

обретает

очертания

и

становится отлаженной машиной.)

УЗНИК:

В. СМОЛДЫРЕВ

ПИСЬМА ИЗ САЛАСПИЛСА.

А мама моя вышивала старинные замки.

Нелепые замки, в диковинных, пышных цветах.

Там свет стеариновый трогал пустынные залы

И чуткая лань удивленье носила в глазах.

И голос серебряный, сонной листвою процежен,

До полночи плакал в высоком и узком окне.

И в замке жила, словно белая астра принцесса.

Которую мама пророчила в будущем мне…

Милая, ты ничего никогда обо мне не узнаешь.

Я в Саласпилсе, которого больше не будет.

Так же не будет, как дочери нашей не будет.

Так же не будет, как нашего сына не будет.

Вечером, после работы, нас загоняют в бараки.

Падает рядом мой друг, обессиленный Янис.

Нары промерзли. И стены подернулись инеем.

Двери и пол заросли ледяною коростою.

Милая, ты ничего обо мне не узнаешь…

Нет у меня ни клочочка бумаги…

Нет даже гвоздя, чтоб письмо на стене нацарапать.

И все-таки вечером, после работы,

Когда засыпают скелеты. Ты не сердись,

Мы действительно больше не люди мы просто скелеты,

Я вспоминаю тебя и пишу тебе письма.

Устные письма, бесследные письма.

Письма, которых никто никогда не увидит.

Письма, которых никто никогда не услышит.

Мертворожденные и безымянные письма…

Милая, что разбудило тебя в то далекое утро,

Когда устав от солнца и песка,

Мы спали под колючим одеялом.

Спали рядом. Вдвоем.

Ощущая сквозь сон теплоту загорелого тела…

Что это было?...

Быть может впервые девочка наша толкнула тебя изнутри

И счастливое солнце возникло в ночи

И тебя ослепило…

А может быть нечто другое…

Страх! Неожиданный страх!

От него я проснулся однажды.

Здесь в Саласпилсе, в полочном промерзшем бараке.

Мне показалось ты рядом. В бараке.

Все, что угодно, но только не это. Не это!

Деревья осенью красятся хной

И ложатся на ночь темные,

Накрутив на голову полотенце туманов.

А утром просыпаются рыжие,

В пятнах солнца. Совсем, как ты…

Лес по утрам исцелован инеем.

Иней делает лес нереальным,

Мистическим… Призрачным…

Когда я смотрю на вершины деревьев,

Мне кажется будто они улетают

В пространство, воспетое солнцем.

И какие-то странные звуки нисходят на землю,

Как будто бы где-то беспомощно плачут органы.

И детские хоры поют голубые сонаты…

В детском бараке пятые сутки плачут голодные дети.

Плачут. Уже не кричат, только плачут…

Тихо, бесшумно… едва различимо… кошмарно.

В детском бараке пятые сутки плачут голодные дети.

Но к ним никого не пускают.

Заперли их и не кормят.

И больше не будут кормить…

Янис лежит напряженный. Лицо у него заострилось.

Волосы толи сквозняк шевелит

Толи ужас…

В детском бараке пятые сутки плачут голодные дети…

В тех, кто рванется к бараку – стреляют.

Утром подругу убили твою.

Помнишь, такая с кудряшками мелкими, Рута?

Была у волны – чайка,

У чайки – синее небо,

У неба – желтое солнце.

Солнце любило небо,

Солнце любило чайку

И целовало волну

В густо соленые гребни.

Была у звезды – полночь,

У полночи – легкий ветер,

У ветра – легкая лодка.

Лодка любила полночь,

Лодка любила ветер

И поверяла звездам

Тайны ревнивых весел.

Была над речкою – ива,

У ивы тонкие ветки,

У веток – зеленые листья.

Листья любили речку,

Листья любили иву

И обещали веткам

Не расставаться с ними.

Возле барака у нас ежедневно висит мертвец…

Новый. Чудовищно новый,

Он смотрит на нас ледяными глазами…

Вешают, видимо, ночью…

Может быть рано утром.

К вечеру тело уже успевает промерзнуть.

Кажется, тронь – и оно зазвенит

Мелодично и тонко,

Как будто хрустальный сосуд.

И нет спасенья, нет спасенья

От наступившей тишины.

И веет запахом забвенья

И гаснут давешние сны:

Блестит шоссе. Вечерняя роса

Еще не стерта утренним шинами.

И слышатся, окрашенные в синее,

Болотных птиц глухие голоса.

Деревья смыты легкой белизной,

Плывущего над озером тумана…

И кажется реальное обманом,

Не совместимым, с плотностью земной…

Возле барака у нас ежедневно висит мертвец…

Синицы прилетали на окно и о чем-то перезванивались…

Возможно им понравилась ольха…

Вернее, ветка мартовской ольхи,

Стоящая у нас на подоконнике,

В желтых, как сами синицы сережках…

Неужели у тех, кто вешает, есть матери,

Которые их любят?

Неужели у тех, кто расстреливает,

Есть женщины, которые их ждут?

Неужели вот этот, стоящий сейчас с автоматом,

Некогда в небо подбрасывал теплый комочек,

Дочку свою или сына?

Господи! Неужели природа настолько глупа,

Чтобы дать им способность к зачатью!

Синицы прилетали на окно и о чем-то перезванивались.

Возможно, они приглашали с собой

В заснеженный лес.

В перескрип коренастых дубов,

В перехруст золотых с красноватым отливом

Нетронутых шишек?

В золотую, на пальцах осин тишину…

Возле барака у нас ежедневно висит мертвец…

Нынче висит Янис…

Завтра, быть может, буду висеть – я.

Что такое бессмертие?

Стебель травы из удобренной фосфором почвы?

Что такое бессмертие?

Счастье, страдание, подвиг.

Мера подвига? Мера любви, воплощенной в материю слова?

Что такое бессмертие?

Дай приблизится мне к пониманию прочности мира.

К ощущению жизни во всех проявленьях ее.

Дай понять на прощанье значение шепота: Милый.

Дай принять за реальность хотя бы виденье твое.

Дай понять красоты из волны и откосов песчаных.

Из рассвета и ночи, и долготерпенья травы.

Дай увидеть зеленую, зябкую поросль печали

На оттаявших вырубках нашей далекой любви…

Милая, что же мы делаем, если б ты знала?

Носим по кругу, цепочкой, огромные камни.

Носим бесцельно. А впрочем, ну как же бесцельно?

Носим во имя того, чтоб скорее подохнуть.

Это у них называется крупно – работа.

Это у нас называется – смерть.

Носим свою смерть.

Носим во имя того, чтобы выжить.

Но это почти невозможно.

Греческий миф для меня

Превратился в реальность.

Скрипки возникли.

Заплакали: Аве Мария.

Трубы органа, как бомбы вонзаются в землю.

Аве Мария – песок золотой на лодыжках.

Аве Мария – размытые контуры счастья.

Аве Мария – с тех пор миновали столетья.

Где это было? Когда это было?

Милая помнишь?

На улицах и скверах было пусто.

И в ореоле немощного света стояли фонари.

Мы говорили без устали, без передышки.

Ощущая в каждой теме

Приближенье чего-то главного,

О чем сказать не смели.

Но мельком заглянув в глаза друг другу,

Увидев, как печально в полутьме блестит белок

И проступают губы, очерченные углем ожидания

Чего-то главного. О чем сказать не смели…

Все уходит. Любимое и нелюбимое.

Все течет, как песок между пальцев,

Сухой и летучий…

Любимая, ты превратишься в песчаную узкую отмель.

И волны тебя исцелуют.

И крыльями птицы овеют.

И весла тоски проскрипят над тобою

В уключинах ветра.

Ничто не удержит тебя.

Поцелуи мои не удержат.

Ничто не удержит тебя.

Даже память моя не удержит.

И новая женщина вспыхнет

На лезвии нового света.

И новая песня родится

На дереве древнего слова.

Но, Господи, как он тяжел

Этот проклятый камень!

Кажется я не дойду. Не сумею.

Прости меня. Не обижайся.

Сколько я мог, я носил этот проклятый камень…

А мама моя вышивала старинные замки…

ВЕДУЩИЙ:

Когда я думаю о будущей войне,

Я не могу себе точно представить

Что это будет такое.

Наши любимые – сделанные из радуг.

Наши дети – взращенные из зерен росы

На серебристых стеблях поцелуев.

Мы сами – сделанные из долготерпения.

Наши враги – сделанные из безрассудства.

И дети, и жены, и матери наших врагов

Все это превратится в ничто.

В вечную тень на оплавленном камне.

В нечто, летящее по ветру

И не имеющее даже названия…

Я живу для того, чтобы вырастить деревце детства.

Для того, чтобы выстроить светлое здание веры.

Для того, чтобы вычеркнуть вечное «но» недоверия.

Для того, чтобы разум, как солнце вставал над землей.

Радуйся! Солнце опять над землею восходит.

Звери и птицы встречают пришествие дня.

(Остальные участники с новой фразой выстраиваются в одну линию и

движутся на зал.)

1

Радуйся! В реках горят омутовые воды

И поднимаются темные рыбы со дна.

2

Радуйся! Ливни гудят по лугам и оврагам.

Дальние рощи томятся в осеннем огне.

3

Радуйся! В погребе ходит могучая брага,

Чудный рисунок блестит на морозном стекле.

День незабвенный достойно, по совести прожит.

В сумерках синих тревожные ветры трубят.

Поле твое вызревает пшеницей и рожью.

Дети твои вырастают добрее тебя.

Радуйся юности! Радуйся зрелым заботам!

Радуйся старости! Вечер печален - мил!

Радуйся! Счастливы снова семьей и работой

Люди, которым ты некогда боль причинил.

Радуйся жизни! Питайся любовью и светом.

Радуйся! Вечен тобою оставленный свет.

Радуйся! Если тебя нарекли человеком!

ВСЕ: Радуйся!

ВЕДУЩИЙ: Если действительно ты человек!