К.Г.Паустовский «Телеграмма»

Пришел Тихон. Он кашлял, сморкался и, видимо, был взволнован.

– Что, Тиша? – бессильно спросила Катерина Петровна.

– Похолодало, Катерина Петровна! – бодро сказал Тихон и с беспокойством

посмотрел на свою шапку. – Снег скоро выпадет. Оно к лучшему. Дорогу морозцем

собьет – значит, и ей будет способнее ехать.

– Кому? – Катерина Петровна открыла глаза и сухой рукой начала судорожно

гладить одеяло.

– Да кому же другому, как не Настасье Семеновне, – ответил Тихон, криво

ухмыляясь, и вытащил из шапки телеграмму. – Кому, как не ей.

Катерина Петровна хотела подняться, но не смогла, снова упала на подушку.

– Вот! – сказал Тихон, осторожно развернул телеграмму и протянул ее Катерине

Петровне.

Но Катерина Петровна ее не взяла, а все так же умоляюще смотрела на Тихона.

– Прочти, – сказала Манюшка хрипло. – Бабка уже читать не умеет. У нее слабость

в глазах.

Тихон испуганно огляделся, поправил ворот, пригладил рыжие редкие волосы и

глухим, неуверенным голосом прочел: «Дожидайтесь, выехала. Остаюсь всегда любящая

дочь ваша Настя».

– Не надо, Тиша! – тихо сказала Катерина Петровна. – Не надо, милый. Бог с тобой.

Спасибо тебе за доброе слово, за ласку.

Катерина Петровна с трудом отвернулась к стене, потом как будто уснула.

Тихон сидел в холодной прихожей на лавочке, курил, опустив голову, сплевывал и

вздыхал, пока не вышла Манюшка и не поманила в комнату Катерины Петровны.

Тихон вошел на цыпочках и всей пятерней отер лицо. Катерина Петровна лежала

бледная, маленькая, как будто безмятежно уснувшая.

– Не дождалась, – пробормотал Тихон. – Эх, горе ее горькое, страданье неписаное!

А ты смотри, дура, – сказал он сердито Манюшке, – за добро плати добром, не будь

пустельгой… Сиди здесь, а я сбегаю в сельсовет, доложу.

Он ушел, а Манюшка сидела на табурете, подобрав колени, тряслась и смотрела не

отрываясь на Катерину Петровну.

Хоронили Катерину Петровну на следующий день. Подморозило. Выпал тонкий

снежок. День побелел, и небо было сухое, светлое, но серое, будто над головой протянули

вымытую, подмерзшую холстину. Дали за рекой стояли сизые. От них тянуло острым и

веселым запахом снега, схваченной первым морозом ивовой коры.

На похороны собрались старухи и ребята. Гроб на кладбище несли Тихон, Василий и два

брата Малявины – старички, будто заросшие чистой паклей. Манюшка с братом

Володькой несла крышку гроба и не мигая смотрела перед собой.

Кладбище было за селом, над рекой. На нем росли высокие, желтые от лишаев

вербы.

По дороге встретилась учительница. Она недавно приехала из областного города и

никого еще в Заборье не знала.

– Учителька идет, учителька! – зашептали мальчишки.

Учительница была молоденькая, застенчивая, сероглазая, совсем еще девочка. Она

увидела похороны и робко остановилась, испуганно посмотрела на маленькую старушку в

гробу. На лицо старушки падали и не таяли колкие снежинки. Там, в областном городе, у

учительницы осталась мать – вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о

дочери и такая же совершенно седая.

Учительница постояла и медленно пошла вслед за гробом. Старухи оглядывались

на нее, шептались, что вот, мол, тихая какая девушка и ей трудно будет первое время с

ребятами – уж очень они в Заборье самостоятельные и озорные.

Учительница наконец решилась и спросила одну из старух, бабку Матрену:

– Одинокая, должно быть, была эта старушка?

– И-и, мила-ая, – тотчас запела Матрена, – почитай что совсем одинокая. И такая

задушевная была, такая сердечная. Все, бывало, сидит и сидит у себя на диванчике одна,

не с кем ей слова сказать. Такая жалость! Есть у нее в Ленинграде дочка, да, видно,

высоко залетела. Так вот и померла без людей, без сродственников.

На кладбище гроб поставили около свежей могилы. Старухи кланялись гробу,

дотрагивались темными руками до земли. Учительница подошла к гробу, наклонилась и

поцеловала Катерину Петровну в высохшую желтую руку. Потом быстро выпрямилась,

отвернулась и пошла к разрушенной кирпичной ограде.

За оградой, в легком перепархивающем снегу лежала любимая, чуть печальная,

родная земля.

Учительница долго смотрела, слушала, как за ее спиной переговаривались старики,

как стучала по крышке гроба земля и далеко по дворам кричали разноголосые петухи –

предсказывали ясные дни, легкие морозы, зимнюю тишину.

В Заборье Настя приехала на второй день после похорон. Она застала свежий

могильный холм на кладбище – земля на нем смерзлась комками – и холодную темную

комнату Катерины Петровны, из которой, казалось, жизнь ушла давным-давно.

В этой комнате Настя проплакала всю ночь, пока за окнами не засинел мутный и

тяжелый рассвет.

Уехала Настя из Заборья крадучись, стараясь, чтобы ее никто нз увидел и ни о чем не

расспрашивал. Ей казалось, что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с нее

непоправимой вины, невыносимой тяжести.